Неточные совпадения
К удивлению, бригадир не только не обиделся этими словами, но, напротив того, еще ничего не видя,
подарил Аленке вяземский пряник и банку помады. Увидев эти дары, Аленка как будто опешила; кричать — не кричала, а только потихоньку всхлипывала. Тогда бригадир приказал принести свой
новый мундир, надел его и во всей красе показался Аленке. В это же время выбежала в дверь старая бригадирова экономка и начала Аленку усовещивать.
Наконец, европеец старается склонить черного к добру мирными средствами: он протягивает ему руку,
дарит плуг, топор, гвоздь — все, что полезно тому; черный, истратив жизненные припасы и военные снаряды, пожимает протянутую руку, приносит за плуг и топор слоновых клыков, звериных шкур и ждет случая угнать скот, перерезать врагов своих, а после этой трагической развязки удаляется в глубину страны — до
новой комедии, то есть до заключения мира.
В 1521 году Магеллан, первый, с своими кораблями пристал к юго-восточной части острова Магинданао и
подарил Испании
новую, цветущую колонию, за что и поставлен ему монумент на берегу Пассига. Вторая экспедиция приставала к Магинданао в 1524 году, под начальством Хуана Гарсия Хозе де Лоаиза. Спустя недолго приходил мореплаватель Виллалобос, который и дал островам название Филиппинских в честь наследника престола, Филиппа II, тогда еще принца астурийского.
Накануне они засылали Эйноске просить, будто для себя, а в самом деле, конечно, по приказанию из Едо,
подарить одно ружье с
новым прицелом да несколько пушечных пистонов.
Заплатина круто повернулась перед зеркалом и посмотрела на свою особу в три четверти. Платье сидело кошелем; на спине оно отдувалось пузырями и ложилось вокруг ног некрасивыми тощими складками, точно под ними были палки. «Разве надеть
новое платье, которое
подарили тогда Панафидины за жениха Капочке? — подумала Заплатина, но сейчас же решила: — Не стоит… Еще, пожалуй, Марья Степановна подумает, что я заискиваю перед ними!» Почтенная дама придала своей физиономии гордое и презрительное выражение.
Но Илюша, уже слышавший и знавший еще за три дня, что ему
подарят маленькую собачку, и не простую, а настоящую меделянскую (что, конечно, было ужасно важно), хотя и показывал из тонкого и деликатного чувства, что рад подарку, но все, и отец и мальчики, ясно увидели, что
новая собачка, может быть, только еще сильнее шевельнула в его сердечке воспоминание о несчастной, им замученной Жучке.
Вот-с таким-то образом-с мы блаженствовали три года; на четвертый Софья умерла от первых родов, и — странное дело — мне словно заранее сдавалось, что она не будет в состоянии
подарить меня дочерью или сыном, землю —
новым обитателем.
Марья Алексевна на другой же день
подарила дочери фермуар, оставшийся невыкупленным в закладе, и заказала дочери два
новых платья, очень хороших — одна материя стоила: на одно платье 40 руб., на другое 52 руб., а с оборками да лентами, да фасоном оба платья обошлись 174 руб.; по крайней мере так сказала Марья Алексевна мужу, а Верочка знала, что всех денег вышло на них меньше 100 руб., — ведь покупки тоже делались при ней, — но ведь и на 100 руб. можно сделать два очень хорошие платья.
А покамест в скучном досуге, на который меня осудили события, не находя в себе ни сил, ни свежести на
новый труд, записываю я наши воспоминания. Много того, что нас так тесно соединяло, осело в этих листах, я их
дарю тебе. Для тебя они имеют двойной смысл — смысл надгробных памятников, на которых мы встречаем знакомые имена. [Писано в 1853 году. (Прим. А. И. Герцена.)]
Сверх дня рождения, именин и других праздников, самый торжественный сбор родственников и близких в доме княжны был накануне
Нового года. Княжна в этот день поднимала Иверскую божию матерь. С пением носили монахи и священники образ по всем комнатам. Княжна первая, крестясь, проходила под него, за ней все гости, слуги, служанки, старики, дети. После этого все поздравляли ее с наступающим
Новым годом и
дарили ей всякие безделицы, как
дарят детям. Она ими играла несколько дней, потом сама раздаривала.
Буду, моя дочка; еще ярче стану
дарить серьги и монисты!» Привез сотник молодую жену в
новый дом свой.
Всякий день ей готовы наряды
новые богатые и убранства такие, что цены им нет, ни в сказке сказать, ни пером написать; всякой день угощенья и веселья
новые, отменные; катанье, гулянье с музыкою на колесницах без коней и упряжи, по темным лесам; а те леса перед ней расступалися и дорогу давали ей широкую, широкую и гладкую, и стала она рукодельями заниматися, рукодельями девичьими, вышивать ширинки серебром и золотом и низать бахромы частым жемчугом, стала посылать подарки батюшке родимому, а и самую богатую ширинку
подарила своему хозяину ласковому, а и тому лесному зверю, чуду морскому; а и стала она день ото дня чаще ходить в залу беломраморную, говорить речи ласковые своему хозяину милостивому и читать на стене его ответы и приветы словесами огненными.
Новая, навощенная и — вряд ли не солдатскими руками — обитая мебель; горка с серебром, накупленным на разного рода экономические остатки; горка другая с вещами Мари, которыми Еспер Иваныч наградил ее очень обильно,
подарив ей все вещи своей покойной матери; два — три хорошеньких ковра, карселевская лампа и, наконец, столик молодой с зеркалом, кругом которого на полочках стояли духи; на самом столе были размещены: красивый бювар, перламутровый нож для разрезания книг и черепаховый ящик для работы.
— Итак, будем продолжать. Ты говоришь:"Эльзас-лотарингцы обязываются примириться с тем положением, в которое поставили их результаты войны, и не имеют права ссылаться на старое отечество, когда сила обстоятельств
подарила их отечеством
новым". Я говорю:"Эльзас-лотарингцы обязываются примириться с тем положением, в которое поставили их результаты войны, и не имеют права ссылаться на старое отечество, когда сила обстоятельств
подарила их отечеством
новым". Воля твоя, но мы говорим совершенно одно и то же!
Порфирий Владимирыч ограничился тем, что объявил ей об отдаче новорожденного в добрые руки, а чтобы утешить,
подарил ей
новый шалевый платок.
— Видал коня-то
нового у Лукашки? — спросила старуха: — чтò Митрий-то Андреич
подарил, того уж нет: он выменял.
Он как мальчик радовался и не мог удержаться, чтобы не рассказать Ванюше не только то, что он
подарил лошадь Луке, но и зачем
подарил, и всю свою
новую теорию счастья.
Благодетель замечал это и
дарил Юлочке за одно испорченное платьице пять
новых, но зато тузиха и тузенята называли ее тумбочкой и вообще делали предметом самых злобных насмешек.
Эти пятнадцать тысяч ему следовало бы
подарить!» — решил князь мысленно; но в то же время у него в голове сейчас явилось
новое противоречие тому: «Этими пятнадцатью тысячами дело никак бы не кончилось, — думал он, — Елена, подстрекаемая Жуквичем, вероятно, пойдет по этому пути все дальше и дальше и, чего доброго, вступит в какой-нибудь польский заговор!» Князь был не трус, готов был стать в самую отчаянную и рискованную оппозицию и даже с удовольствием бы принял всякое политическое наказание, но он хотел, чтоб это последовало над ним за какое-нибудь дорогое и близкое сердцу его дело.
Беркутов. Мы! А много ль вас-то? Вы тут ссоритесь, на десять партий разбились. Ну, вот я пристану к вам, так ваша партия будет посильнее. Знаешь, что я замечаю? Твое вольнодумство начинает выдыхаться; вы, провинциалы, мало читаете. Вышло много
новых книг и брошюрок по твоей части; я с собой привез довольно. Коли хочешь,
подарю тебе. Прогляди книжки две, так тебе разговору-то лет на пять хватит.
А тут еще, как нарочно, подвернись другой знакомый нам гимназист, сын городского доктора — и начни хвастаться
новыми, и не серебряными, а томпаковыми часами [Томпаковые часы — часы с крышкой из томпака, дешевого сплава меди и цинка.], которые
подарила ему его бабушка…
Любитель всевозможных редкостей, Семен Николаевич
подарил своему зятю замечательные по цене и работе карманные часы, которые все желали видеть и просили
нового владельца показать их.
Конечно, все делалось по совещанию с дядей Петром Неофитовичем, и я даже подозреваю, с его материальной помощью. Домашний портной Антон не только смастерил мне фрачную пару из старой отцовской, но сшил и
новый синий сюртук, спускавшийся мне чуть не до пят. Дядя
подарил мне плоские серебряные часы с золоченым ободком и 300 рублей ассигнациями денег.
Тихими шагами вошел Иван Александрыч, с ног до головы одетый в
новое платье, которое
подарил ему Сапега, не могший видеть, по его словам, близ себя человека в таком запачканном фраке. Граф молча кивнул племяннику головой и протянул руку, которую тот схватил обеими руками и поцеловал с благоговением. Улыбка презрения промелькнула в лице Сапеги, и он снова начал ходить по комнате. Прошло еще четверть часа в молчании. Граф посмотрел в окно.
Всё это кончилось поздно, во втором часу ночи. Анисим, пошатываясь, обходил на прощанье певчих и музыкантов и
дарил каждому по
новому полтиннику. И старик, не качаясь, а всё как-то ступая на одну ногу, провожал гостей и говорил каждому...
Пожилая девушка, обидясь, что ей
дарили темного цвета материю, а не светлого, швырнула мне,
новому родственнику, и сказала:"
Когда
подарите нас
новым произведением?
От них, любезный, только и услышишь: «Ах ты мой сердешненькой, ах ты мой милесинькой!..» Отцы наши, бывало, проматывались на цыганок; но те, по крайней мере, женщины страстные; а ведь наша баба — колода неотесанная: к ней с какой хочешь относись страстью, она преспокойно в это время будет ковырять в стене мох и думать:
подаришь ли ты ей
новый плат…
Одним из важных последствий литературных знакомств Кольцова было, между прочим, обогащение его библиотеки
новыми книгами. Почти каждый из писателей, с которым он знакомился, спешил
подарить ему свои сочинения и издания. Это было очень приятно для Кольцова, у которого страсть к чтению с течением времени не только не проходила, но все более и более возрастала.
Едва тронулся омнибус, незнакомец умильно прищурил глаза, ласково провел ладонью по свертку, находившемуся на коленях литератора, — и произнес вопросительно заискивающим голосом: — «литературное что-нибудь?…» Литератор сказал, что это чистая бумага, — думал отделаться; но незнакомец этим не удовольствовался; он наговорил литератору тысячу самых незаслуженных комплиментов, распространился во всеуслышание о трудах его; и с тех пор, всюду его преследует; осведомляется о том, что он пишет и скоро ли думает
подарить читателей (страстных поклонников его таланта!) —
новым произведением…
В чиновных и чиновничьих сферах проявился какой-то
новый, особенный жанр: ругать наповал все, что носит на себе русское имя,
дарить высокомерным презрением все, что отличается русскими симпатиями.
Каждый день угощала она
новых соседей, поила миршенцев чаем с кренделями, потчевала их медом, пирогами с кашей, щедро оделяла детей лакомствами, а баб и девок
дарила платками да ситцем на сарафаны; но вином никого не потчевала.
Внизу, у подъезда, стояла его пролетка. Он ездил с месячным извозчиком на красивой, но павшей на ноги серой лошади. Пролетка была
новая, полуторная. Работнику он приплачивал шесть рублей в месяц;
подарил ему три пары замшевых перчаток и два белых платка на шею. Платил он за экипаж восемьдесят рублей.
У меня никогда не было привычки, встречаясь с писателем, от которого ждут всегда
нового и крупного, спрашивать: чем он «
подарит» публику?
В это пребывание императрицы в Знаменском и произошло возвышение
нового любимца, Ивана Ивановича Шувалова. Доказательством этого служило то, что он уговорил Разумовского уступить ему Знаменское, напоминавшее ему о начале его случая, а впоследствии
подарил его сестре. Вряд ли Алексей Григорьевич уступил бы без особенных на то причин имение, подаренное ему в 1742 году государыней из собственных ее вотчин.
«Эта мечтательность, — думал Фиоравенти, — перейдет с летами в желание совершенствовать себя», — и смотрел на своего питомца с гордостью отца и воспитателя. Создать из него знаменитого врача,
подарить им обществу члена полезнейшего, нежели барончика, может статься, незначащего, наукам —
новые успехи, истории —
новое великое имя: этою мыслью, этими надеждами убаюкивал он свою совесть.
Незадолго до начала нашего рассказа, а именно в феврале 1791 года, императрица снова
подарила этот дворец князю Григорию Александровичу, в числе многочисленных милостей и наград, которыми она осыпала его, прибывшего из Ясс с
новыми победными лаврами.
Но мало было для нее, что она увековечила мысль, освободила ее от кабалы давности, от власти папизма, дала человеку на морях неусыпного вожатого и свела для него громовержца на землю; мало, что
подарила человечеству
новый мир на его родной планете; нет, эта всепожирающая пытливость ума захотела еще завоевать небо и похитить у него тайны, никому и никогда не доступные.
— Выбрал, нечего сказать,
подарит нас дамой, с которой и встретиться-то зазорно, — говорили мамаши. — и чего эта «старая дура» — так уже заочно стали честить генеральшу Салтыкову — говорят радуется… Как изобьет ее
новая племянница своими кулачищами, говорят они у ней, что у любого мужика, так возрадуется… И поделом будет, истинно поделом…
Пока девочка училась говорить речи, тетка привезла ей орехов и
новое письмо: «пришли нам кофию и чаю, и сахару побольше, да сукна самого получше три аршина сестрину жениху
подарить, потому сестра твоя замуж выходит».